Предлагаю Вашему вниманию, боголюбивый читатель, небольшой материал, который был написан очень давно, просто как личные записки (за исключением последнего абзаца). Но вот священника, о котором идет речь в этом рассказе, уже нет, он почил пять лет назад, оставив по себе добрую память и многочисленную паству. Отец Георгий Иванов служил на Вологодчине, был настоятелем Андреевского храма в городе Вологда. Он был ревностным служителем и почитателем церковных традиций. Совсем недавно был день его памяти.
Прот. Евгений Палюлин
Отец Георгий был, несомненно, яркой и колоритной личностью церковной Вологодчины того времени. Встреча моя с ним произошла очень давно, году примерно в 1980-ом. Это было в храме Ильи Пророка под Кадниковом, прихожанами которого были мои бабушки и дедушка. Хотя жили они довольно далеко: деревня Пирогово на Корбанге располагалась километрах в 60-ти по бездорожью от Кадникова, но это был на то время ближайший храм.
В этом Пирогове я проводил свои летние и зимние каникулы. В избе, где жили бабушка с дедушкой, уже с вечера намывали полы и ставили опару на пироги. Уборка — дело обычное, а вот пироги пекли на воскресные дни да на праздники. Замес опары всегда представлял для меня интерес.
— Дай помесить , — прошу у бабушки мутовку.
— На, меси, чтоб комков не было, да не шибко, а то забрыжжешь все тут.
Опара была похожа на блинное тесто и пахла дрожжами.
— Ну, вот, и слава Богу, давай её сюда, — готовую опару осеняют крестным знамением, прикрывают и отправляют на печь.
Утро уже начиналось с запаха пирогов. Румяные, налитые распаренной крупой, картофелем и яйцом пироги выкладывались на широкую доску, где кисточкой из куриных перьев обильно смазывались растопленным сливочным маслом. На этом мои познания в пирогопечении заканчивались.
В тот день, о котором я хочу рассказать, праздника никакого не было, и день был не воскресный, но пироги были. И событие, ради которого они были затеяны, переполошило не только деревню, но и всю округу.
Всё началось еще, как говорили, намедни, дня за два. Мне по секрету было сказано, что приедет батюшка из храма Ильи Пророка, что в Кадникове, у нас остановится – ты, мол, никому не бай. Дело было секретное. Но, каково же было мое разочарование, когда в Корино, в соседней деревне, в магазине уже во всю об этом судачили.
— Таисья-то попа ждет опять,- слышу разговор двух женщин. — Не пойдешь?
— Дак, а мне дак даром — пущай приежжает, мои-то все покрещены лонися (в прошлом году – прот. Е.П.).
— У Таисьи, поди-ко, остановится али у кого?
— У Прокунихи. У её изба большая. А вон, гляди, не ейный ли внук, — и на меня кивает, — видать, гостит, городской, не наши подшивальники.
Делаю на всякий случай вид что ничего не слышал, ведь дело-то секретное все-таки. Обратно из магазина (это километра за два от нашей деревни), куда я ходил с бабушкой Таисьей, сестрой моего деда, едем на подводе с сеном, на которую нас усадил подвыпивший конюх дядя Саша.
— Попа-то сама встретишь? А то ведь могу подвести. Рано ли приедет?
Вот так секрет, думаю, уже и он знает.
— На первом автобусе, — отвечает бабушка.
— Ты, ему, Таисья, скажи, чтоб чертей повыгонял, а то, как ни вечер, так пол-избы набирается. Я ведь в Бога-то верю, — говорит.
— Ты бы, сват (так обращались к мужчинам, даже не родственникам), — самогона меньше пил, так и черти б не приходили, — шутит бабушка.
Ну вот, наступило долгожданное утро. Бабушка Таисья забежала к нам на минуту и шустро засеменила в сторону большой дороги, как называлась практически непроходимая трасса, которая вела в сторону города Тотьмы. Автобусы ходили по ней только в сухую летнюю погоду, в другое время года грязь была непролазная.
Дядя Саша, как и обещал, с первого автобуса подвез гостя до деревни.
Меня тем временем усадили у окна, дабы подал знак вовремя. Смотрю то в окно, то на стол с горячими пирогами, на котором пыхтит уже вскипевший и начищенный до блеска самовар. То на кота, который вначале долго ходил вокруг стола, но потом, забравшись на подоконник и внимательно посмотрев на улицу и на меня, начал тщательно умывать лапой свою пушистую мордашку.
— Вон, гли-ко, гостей намывает , — говорит бабушка Марья, проходя мимо.
Еще сыздранья, как она сама говорила, то есть очень рано, пришла к нам Александра, она тоже ждала приезда священника.
Лай собак и переполошившиеся куры возвестили селянам о прибытии батюшки.
— Идут, идут, — кричу громко, и все мы выходим из избы во двор.
Вальяжный, в подряснике и пиджаке, надетом поверх, с пушистой бородой, в сопровождении бабушки Таисии и гурьбы деревенских мальчишек показался о. Георгий Иванов, бывший в то время настоятелем храма Ильи Пророка близ города Кадникова.
О. Георгий в окружении собак и деревенской шантрапы важно шествовал по деревне. Какой-то мальчишка тащил его увесистый портфель.
— Ну, рыжий, давай сюда портфель и ступай с Богом, спасибо, что помог, — ласково, но строго говорит ему о. Георгий, забирая портфель. Мальчишка испуганно отдает сумку и что есть сил тикает, видимо, к своему дому, чтобы рассказать, что поп приехал.
Годы были не простые, священника местные власти в селах не очень-то жаловали. Но мои бабушка и дедушка уже ничего не боялись: на войне воевали, в колхозе свое отработали, и опасаться им были нечего.
Откушав чаю с пирогами, рассказав о дороге, о. Георгий стал облачаться в богослужебные одежды. На полдень был назначен водосвятный молебен, после чего батюшка собирался причастить немощных пожилых людей, которым до храма не добраться никак.
Помогаю о. Георгию разжигать кадило.
— Ну, Женька, не решил еще, кем будешь? — весело спрашивает о. Георгий.
И не дожидаясь ответа, говорит:
— А я в твои годы уже давно решил попом стать, и рясу даже себе пошил из тряпок каких-то. И кадило у меня было, чуть дом не спалил.
Я молчу, лишь улыбаюсь. Стыдно признаться, что под впечатлением прошлой поездки с бабушкой в церковь, где был свидетелем крещения и даже помогал о. Георгию книжку держать, покрестил только что родившихся котят от нашей кошки. А потом еще кота и кошку соседских. Так что в деревне нашей почти все коты православные были. И облачение у меня было: бабушкин халат старый, кадило из старой лампадки, что на чердаке нашел, и колокол из старого чугуна, подвешенный кверху дном.
На столе, на домотканом старинном рушнике, лежат приготовленные батюшкой крест и евангелие. На лавках да на стульях выстроились банки и бидончики с решонкой ( речной ключевой водой).
— На, держи, — протягивает мне о. Георгий книгу, — требник держать будешь и, когда скажу, кадило подашь.
В завершение подготовки, подойдя к зеркалу, осматривает себя со всех сторон, распушает бороду и произносит, глядя в сторону Таисьи:
— Ну, зови всех.
В избу вваливаются, крестясь на образа, сельчане. Многие подходят под благословение, кого-то о. Георгий знает в лицо и громко шутливо приветствует:
— А-а-а, Манефа, еще жива?
— Да, жива, батюшко, всё брожу, развара стала (нерасторопная – прот. Е.П. ).
— Помолимся сейчас, да причастимся, так до ста лет доживешь!
— Да полно вам, — отвечает, а самой приятно: священник её помнит по имени.
— А ты чего одна? Где пьяница твой? – спрашивает какую-то женщину. — Ах, похоронила? Во как… Ну и поживи сейчас себе вдоволь, а ему хоть молитвенница тут на земле будет.
— Да какая из меня молитвенница?
— Ну, какая-никакая, а молитвенница.
После краткого приветствия и слова назидания о. Георгий начинает молебен.
«Благословен Бог наш…» Старушечий хор подхватывает в тон последние слова. В густом кадильном дыме, который заволакивает избу, звучит «Бог Господь» и тропари Богородице. После молебна — исповедь и Причастие.
На другой день запланирован поход на сельское кладбище, где стоит полуразрушенный храм великомученика Георгия на Корбанге. О. Георгий там бывал уже не раз. Идём пешком, не близко, километра четыре. Вначале по дорожке, ржаным полем, а потом тропинкой через цветущий льняной ковер. О. Георгий шествует вразвалочку, расспрашивая о храме и о тех, кого знал по прошлым приездам. Стараюсь идти рядом шаг в шаг, но не всегда получается — в руках у меня портфель, который вручил мне о. Георгий, с шутливыми словами: на, мол, неси, привыкай к сумкам поповским.
На кладбище уже собрались люди из соседних деревень. Вначале идём в храм, там звучит тропарь великомученику Георгию. Затем — вновь слово назидания и панихида по почившим и на кладбище сем погребенным…
Это всего лишь небольшая зарисовка о незаурядной и, несомненно, очень яркой личности протоиерея Георгия Иванова. Он служил в кафедральном Рождество-Богородицком соборе, а когда церковным священноначалием ему поручили восстанавливать храм святого апостола Андрея Первозванного, создавать общину не было необходимости: многочисленные духовные чада о. Георгия сразу образовали сильный и деятельный приход под его руководством.
Много раз я встречался с о. Георгием, будучи студентом Ленинградской семинарии и академии, а по окончании духовных школ — в качестве священника и секретаря епархии. Вспоминаю веселую шутку о. Георгия: «Ах, ты теперь мой конкурент, вот я тебе…» — это когда я был назначен настоятелем храма Святителя Николая во Владычной слободе, то есть неподалёку от Андреевского храма в Заречной части города.
С о. Георгием всегда было просто и легко решать поставленные церковным начальством задачи. Его авторитарная и, без сомнения, харизматичная личность была востребована временем, и он был на своем месте как очень авторитетный пастырь, с мнением которого считалось и церковное начальство. Даже на серьезных епархиальных советах, а таких было немало, он мог развеселить и снять атмосферу напряженности, обхватив свою большую бороду руками и закрыв ею лицо, заразительно смеясь до слез. Отеческая строгость сочеталась в нем с веселым нравом. Пастырское слово батюшки было крепким, как сталь и ярким, как вспышка света.
Всегда с любовью вспоминаю в своих молитвах о. Георгия — первого священника моего детства и моей осмысленной церковной жизни.
Протоиерей Евгений Палюлин,
настоятель храма
