Памяти моей последней бабушки. 

Как и обещал, дорогой посетитель нашего сайта, размещаю небольшой рассказ о стародавних, если так можно назвать конец ХХ века, событиях, которые и породили эти небольшие воспоминания. Помяни, боголюбивый читатель этих строк, о упокоении, рабов Божиих Нины и Владимира.

Набираю знакомый мне вологодский телефоный номер. Долгие гудки, трубку берут не сразу. И вот, наконец, на другом конце провода:

-Да-аа…а…але…

-Хасиям! — радостно и громко произношу наше старинное приветствие

-Ха-си-яя-м… — слышу в ответ певучий, уже старческий, но по-детски звонкий голос.

-Ну, как ты там, жива-здорова?

-Да, жива. Здорова уже не совсем, сам знаешь — годы уже какие..

Это моя бабушка, точнее, третья Бабý, и уже последняя. Третья Бабý — это сестра моей родной бабушки по матери. Ей уже 94 года.

Немного говорим о том о сем: об общей беде, которая постигла дом, ведь она в девяносто четыре года потеряла единственного сына — моего дядюшку, ее утешение в старости. О лекарствах, которые необходимы, чтобы поддержать здоровье, о погоде, о семье, матушке и детишках, о моем приезде на родную вологодчину.

-Ну, так ла-а-дно.., — протяжно и певуче произносит она на прощанье,- Юленьке да деткам привет.

-Ну, с Богом, — говорю, отключая мобильную связь.

Кто мог подумать, что этот телефонный разговор будет уже последним? И «хасиям», с той неповторимой интонацией и тем смыслом, который мы вкладывали в это слово, будет сказать уже некому…

А дело было так. В небезызвестное Пирогово на Вологодчине, в какую-то далекую бытность, когда мне было лет семь от роду, не больше, приехал цыганский табор.

Несколько разноцветных кибиток остановилось у речки, недалеко от деревни. На лугу быстро разместился целый городок с шатром. Ветерок принес в деревню не только запах костра и чего-то жареного, но и звуки бубенцов, закрепленных, видимо, на пасущихся на лугу лошадях, звонкий детский смех и голос гармони.

Приезд незваных гостей не на шутку переполошил всю деревню. Деревенские бабы бегали от дома к дому и кричали: «Цыгане, цыгане!» Сонная деревня Пирогово, с ее размеренным бытом, в одночасье превратилась в веселый муравейник. С огородов, где пропалывали грядки с луком, и с усадеб, где окучивали картошку, быстро сбежался народ. На замки да на щеколды начали запирать двери, да приставлять батоги: мол, дома никого нет. Закручивать проволокой отводки огородов да загонять куриц, которые, не понимая, что происходит, подняли шумное кудахтанье. Сидя на подоконниках и на поленницах, с недоумением наблюдали за происходящим деревенские коты. Детвору, резвящуюся под жарким июльским солнцем на дворах да на улице, тоже загнали по домам.

Появление цыган воспринимали как нашествие и прятали все, что возможно было спрятать.

Этим-то летом в гости к моим бабушкам и приехала третья Бабý. Она жила в городе и пользовалась у местных сельчан репутацией интеллигенции, потому что, как говорили, носила пальто «с клястиком» и резиновые полусапожки, таких в деревне ни у кого не было. Вот с ней-то и было велено нам пойти на конец деревни и предупредить о цыганах Таисью, родную сестру дедушки, что жила в зимовке на самом краю деревни. Во всяком случае, такой наказ нам дал дедушка: мол, скажите Таисье, пусть двери да двор затворяет (двором называлась часть дома, где жили куры и располагался сеновал).

В это время незваные гости показались и в самой деревне. Балахонистые, в разноцветных юбках цыганки с корзинками в руках и с кучей детей, которые бежали впереди, уже разбрелись по деревне.

-ДэвЭс лачО…..Здравствуйте!

-Милая, нас к вам Бог послал,- кричит одна из них по направлению к дому нашей соседки.

-Ээээ…бриллиантовая, помоги чем можешь!

Наш дедушка, да и некоторые другие жители, видя ораву детишек в ободранной одежде, выносят пироги и картошку и тут же затворяют двери, боясь, что отвязаться от попрошаек будет не просто.

-Тэ дэл о Дэвэл э бахт лачи! Дай тебе Бог счастья!

Тем временем, огородами, чтоб не привлекать к себе лишнего внимания, мы с Бабу направляемся на другой край деревни, к Таисье.
Вдруг из чьего-то огорода выбегает молодой цыган, в яловых сапогах, синих шароварах и подвязанной кушаком рубахе навыпуск. Под мышкой тащит медный большой самовар и что есть силы тикает в сторону табора.

-Смотри, — говорит Бабý, — самовар украл.

Послышался какой-то шум и лай собаки, а цыган, длинными ногами перепрыгнув через старый плетень, уже убегал в колосящуюся рожь на колхозном поле.

Бабушка Таисия была в огороде, подвязывала огурцы, и оказалась уже в курсе дел, закрыв предварительно все возможные двери.

Полакомившись сочной клубникой с грядки, мы также огородами отправились к дому.

Лай собак слышался все сильнее.

Вдруг видим, через колхозное поле, сминая под ногами высокую рожь, несется дядя Ваня, в вытянутых руках крепко держа свой медный самовар, который ему, видимо, удалось забрать у цыган.

А следом за ним с криком «Хасиям, хаси-яя-м, хаа-сиям», то есть, «украли, пропало», бежала большая орава цыганских детишек и женщин. Все они в один голос, перекрикивая друг друга, вопили это непонятное слово.

Теперь не знаю уже, как закончилась эта история. Рассказав ее дома, мы все дружно смеялись, но «хасиям» с тех пор стало тем забавным словечком, которое понимали только я и моя третья Бабу. Люди несведущие порой удивлялись нашему обоюдному приветствию и улыбались, не понимая, что это такое происходит с о. Евгением и его престарелой третьей Бабý.

-Хаа-си-яам!

-Хасияам, дорогая моя!

Прот. Евгений Палюлин