Дорогие друзья!

Предлагаю вашему вниманию скромную зарисовку о поездке в Тимониху, на родину Василия Ивановича Белова, русского писателя, поэта и сценариста, одного из крупнейших представителей «деревенской прозы».

С Василием Ивановичем удалось несколько раз пересечься, в основном на разного рода мероприятиях.
Но, пожалуй, самая яркая встреча была как раз на его родине. Мне очень близка тема русской деревни, возможно поэтому так ценны и эти небольшие воспоминания.

Успленьё

История эта давняя, год 1995.

В ту пору живы были ещё некоторые исполины земли Вологодской, создавшие славу русскому Северу в конце двадцатого столетия. А некоторые из них переступили и порог нового века.

На бескрайней совершенно Вологодчине. Бескрайней, потому что на севере граничит она с Архангельской, Вятскими землями — на востоке, с Костромской и Ярославской — на юге, с Тверской и Новгородской — на юго-западе, с Ленинградской — на западе, с Карелией— на северо-западе.

Простор и красота этих мест не столько внешние, сколько внутренние, потаённые. Основа красоты этой — святая боголюбивая Русь.

Остовы церквей, то и дело выглядывающих из заросших дубрав да на полях, много могут рассказать о былой славе этих земель, о богатых деревнях, расписанных золотом да украшенных лепниной храмах, покосах, фермах, речных мельницах, ярмарках да гуляньях. О трудолюбивых людях, которые населяли и наполняли смыслом и жизнью эти просторы.

А сейчас наш путь в Тимониху, почти заброшенную деревню в глубинке Харовского района.

Так вот, год 1995. Сменив отца Валерия Буркова в должности секретаря Вологодской епархии, вторую неделю как разбираю многочисленные бумаги, которыми по наследству завален секретарский стол. В приемную епископа время от времени приходят разные люди: священники, многих из которых я хорошо знал ещё с досеминарских времён, просто просители по всяким вопросам, касающимся духовной жизни. Кого-то приходилось брать на себя, кого-то с честью встречал епископ, в ту пору Максимилиан, епископ Вологодский и Великоустюжский. Ныне — это уже настоящая история. Потому что нет епархии Вологодской и Великоустюжской, она поделена на три. История уже и славные носители этого титула.

В приемной, сквозь звук печатной машинки, слышу голос владыки: «Когда придет Василий Иванович Белов, сразу дайте мне знать, и чаю нам».

Василий Иванович долго себя ждать не заставил. Невысокий старичок, который показался мне вначале угрюмым, бодрой поступью вошёл в приемную, поздоровался со всеми и скрылся за дверью управляющего епархией.

В Вологде все знали писателя в лицо и гордились своим земляком. Многим были хорошо известны не столько его книги, сколько замечательные фильмы созданные по его рассказам – «Целуются зори», «Африканыч», «Плотницкие рассказы».

На все времена они вошли в сокровищницу Советского кинематографа, интересны и ныне. Их можно смотреть и пересматривать, получая удовольствие от сюжета и игры известных актеров.

С визита Василия Ивановича прошло более полугода, жизнь текла своим чередом, близился великий праздник Успения Пресвятой Богородицы. Буквально дня за три владыка спрашивает у меня:

-Надо бы, — говорит,- священника послать к Василию Ивановичу Белову в деревню его, а то уже который раз просит.

Но там никого, и людей-то нет, только храм в поле, и послать особо некого, все при делах, но уважить писателя надо.

-Владыка,- говорю, — а благословите мне, я с удовольствием.

-А поезжай, дам тебе епархиальный УАЗик.

-Певцов найди и собери всё необходимое для богослужения. От меня подарок передашь.

На том и порешили.

Певцов нашёл, это наши девочки да парень из храма Покрова на Торгу. Все оказались лёгкие на подъем и с радостью согласились поехать.

По обыкновению занимаюсь делами — храм, епархия, духовное училище, где мне, как выпускнику семинарии поручили вести предмет «Сектоведение».

Выезд наметили на утро, в канун праздника Успения.

После занятий в духовном училище вместе с отцом Дионисием, тогдашним наместником монастыря, на его старой Волге возвращаюсь в город. Вот, думаю, хор есть, а кто поможет в алтаре, да с кадилом, да с облачением? Проезжаем по улице Чернышевского мимо кинотеатра Родина, был такой в те давние времена. Ух и хорошие же воспоминания о нём. Туда, в школьные годы, на каникулах давали бесплатные абонементы на детские кинофильмы и мультики. Типовое советское здание, построенное ещё в пятидесятых, с колоннадой снаружи и внутри, бархатные портьеры и мороженое в фойе до сих пор с теплом в сердце помнят многие вологжане.

Прощаюсь с отцом Дионисием и выхожу на автобусной остановке у «Родины». Вдруг вижу знакомого, конопатого и взлохмаченного Александра, он студент и футболист, часто на сборах и в разъездах. В редкие свободные дни бывает в нашем храме на богослужениях, всегда подходит с разными вопросами, в храме и познакомились.

— Оу, Александр,как жив-здоров, надолго в Вологду?

Здороваемся.

-Да вот, дня на три, отоспаться хочу и снова на сборы.

-Александр, а не хочешь ли ты отоспаться в Тимонихе, мы вот завтра едем туда машиной, на родину Василия Ивановича Белова, слыхал про такого? Поможешь вместо алтарника, да и посмотришь, что за места. Навряд ли сам туда соберёшься.

-Дааа, — расплывшись в улыбке, — отсыпаться,чувствую, придется на сборах. Конечно хочу!

Ну и отлично, значит команда собрана. На восемь утра выезд.

Сбор у храма Покрова на Торгу. Пакуем облачения и всё необходимое для службы, усаживаемся в епархиальный УАЗик, где кроме нас ещё две сотрудницы епархии, архиерейские подарки в виде двух коробок, и матрас на полу, на который уселись те, кто не уместились на сиденья. Дорога дальняя, ехать часа три, а то и больше , поэтому как и полагается в пути, пьём чай из термоса, грызем взятые с собой яблоки и печенье, читаем последование ко Святому Причащению.

Девочки из хора репетируют службу, я объясняю футболисту неведомые для него пономарские обязанности.

День выдался жаркий, поэтому на полпути решили искупаться в реке Двинице и дальше в путь. Вот машина сворачивает с асфальтовой дороги, грунтовка тоже быстро закончилась, а вместе с ней и репетиция пения, потому что по ухабистой дороге не то что петь, но и разговаривать оказалось сложно. Едем долго, полями да деревнями с избами и мезонинами, да резными кокошниками на окнах, ох и не близко же. Кругом заросшие поля, местами, где деревни побольше да покрепче, уже закончился сенокос и стоят стога. Вот и деревни пропали, едем по проторенной в поле дороге, там вдали река да храм без колокольни, впереди всего несколько домов, это и оказалась Тимониха — тихая моя родина, как называл её Василий Иванович.

Въезжаем в деревню, рядом с нашим УАЗиком бежит собачонка, тявкает. Остановились. За деревьями стоит ещё машина, видать кто-то еще приехал. Выходим, пёс оказался довольно добродушным. Лохматый, непонятно какой породы. Видимо мы ему понравились, и в этой глубинке, он почти всегда будет с нами.

Погода по-летнему жаркая. Кто-то разбрелся по траве, некоторые присели на завалинку, окунувшись в августовское солнце.

Я, поправив помятый в пути подрясник, направляюсь в большой деревенский дом. Дверь под небольшим крылечком открыта настежь. Подымаюсь в сени по высокой, деревянной, почти парадной лестнице с перилами. В широких сенях темно, но в деревенских избах я не впервой, быстро ориентируюсь и вхожу в избу.

-Мир дому сему!

В ответ — тишина.

Крещусь на образ и прохожу в горницу, далее вокруг огромной русской печи на кухню. В избе тепло и окна раскрыты на распашку, в окнах сетчатые рамки, похоже с натянутой марлей от мух.

Произношу вновь, уже громче и протяжно:

-Мир дому семууу!

Никого…

На лавке стоят чугунки да крынки. Беру крышку и аккуратно отпускаю её на чугунок, чтоб произвести небольшой шум. В ответ — никого.

Какое-то чутьё подсказывает, что в доме кто-то есть. Но где?

Вновь выхожу в сени, тут темно и прохладно, скрипят половицы. На полу стоит кадка, да двухведёрные эмалированные баки с водой.

-Мир дому сему, есть тут кто?

Снова кричу в глубину и темноту широких сеней, в сторону маленького окошечка, откуда льется слепящий свет.

Вот, думаю про себя, прям как «дырники» или «окнопоклонники». Да-а, были и такие.

Образовалась в семнадцатом веке, после реформ патриарха Никона, старообрядческая группа беспоповцев-самокрещенцев, отличающихся от остальных старообрядцев в основном тем, что отрицали иконы и молились строго на восток. Приверженцы этого странного движения, чтоб молиться не выходя из дома, проделывали в восточной стене избы дыру средних размеров, или оконце, куда и произносили свои просьбы. Отсюда и такое название «дырники».

-Есть тут кто?

Вновь кричу в сторону лестницы ведущей куда-то наверх, возможно на сеновал, где из какого-то оконца идёт луч света.

Оп, вверху заскрипели половицы, послышались шаги и голос сверху:

-Напуняка Сан, это ты?

Где-то на верхних сенях открылась дверь и из неё, в сиянии света, по лесенке, в исподней белой рубахе да в валенках, в зимней шапке ушанке на голове с приподнятыми и топорящимися в разные стороны ушами, спускается Василий Иваныч Белов,- великий русский писатель.

Спустившись ниже и рассмотрев меня в темноте, протяжно произносит:

-О, батюшка! А я тут прилёг, кабинет у меня там наверху. А вы это чего, не на Успленьё ли?

-Именно на Успленьё, дорогой Василий Иванович!

-Вы же сами, — говорю, — владыку просили, чтоб батюшка приехал.

-Даа, просил, было дело. Да только я на Николу просил. Ну да ладно, гостям всегда рады. А я уж думал, не Напуняка ли Сан идёт. Это мой друг, профессор из Японии, гостит у меня тут.

Видать это Василий Иванович, из-за сложности имени, так созвучно, в шутку, окрестил японского профессора.

-Давайте зовите всех, кто с вами приехал.

Проходим в горницу, садимся на лавки.

Передаем подарки от владыки.

-А у вас чего, когда служба-то?

-Василий Иванович, — говорю, — сегодня всенощная часов в восемнадцать, а завтра литургия, как скажете, в девять или десять утра.

-Нууу, — опять протяжно, но уверенно,- у нас сегодня баня с профессором, скоро топить начнут. Поэтому уж сегодня служба без нас. А то и вы к нам давайте. А так, скоро обед, так что далеко не расходитесь.

До обеда съездили в Никольскую Сохотскую церковь. Она оказалась не близко, от Тимонихи с полкилометра. Второе название — Сохотская, потому что находится вблизи речки Сохты и небольшого Сохотского озерца. Её, совсем разрушенную, на гонорары от своих книг восстановил Василий Иванович.

Ну вот и обед, откуда-то взялось много женщин, да и наши подключились, и стол накрыт. Молимся на большой образ и садимся за трапезу.

-Мы с профессором до бани не будем, а вам-то можно. Самогон. Лучше чем наш не видал.

Начинаем отказываться, — мол, у вас баня, у нас служба…Но Василию Ивановичу это показалось неубедительно, поэтому, понемногу выпили все. За обедом все слушали Василия Ивановича, он оказался очень задорным. К сожалению, за давностью времени, уже не воспроизвести подробности, но говорил про родину, которая даёт силы Русскому человеку, про источники и ключи, которые чистили встарь, с болью говорил про революцию, которая наделала беды, про храм, который он восстановил на родине, и что ходить в него некому. От него узнал, что один из приделов храма был Успенский, значит мы попали в точку, приехав на Успение Пресвятой Богородицы.

Помолившись после обеда и назначив время ужина, все разошлись.

Как и предполагалось, всенощную служили одни, сами пели, сами молились.

К ужину собрались все. Краснощёкий после бани, Василий Иванович и такой же румяный, всё время улыбающийся профессор, только уже весёлый, видать местный самогон, лучше которого, по словам Василия Ивановича нету, принес результат.

Вновь слушаем писателя про его детство, про колхозы. Про то, как нужно любить всё русское, наше, и поменьше пользоваться модными нынче иностранными словами и терминами, «они не только язык, но и душу засоряют».

-Кануны мои читал? — совершенно врасплох застал меня Василий Белов.

-К своему стыду, не успел, простите, но исправлюсь.

-Да какой тут стыд, всё не прочтешь. Подарю завтра. Недавно тираж вышел.

Всем стало весело.

Ну вот и ко сну. Службу на завтра назначили к девяти.

Василий Иванович сам указал кто и где будет спать. Мне и футболисту досталась узкая уютная светёлка с небольшим оконцем, рассмотреть которую из за темноты толком не удалось. Кого-то положили подвое на диванах. Кто-то пошел в другой дом.

Ранним утром, ещё до семи утра, бужу футболиста.

-Вставай, Александр, так ведь все интересное проспишь.

— Дааа, а ведь говорили — отосплюсь в Тимонихе…

— Пойдем купаться на озеро да и в храм. Когда ещё в туманном озере искупаешься?

Аргумент видать оказался весомым, и вот мы идём на Сохотское.

Если бы не вчерашний день, когда мы поняли куда и как идти, во век не сыскать бы нам озера. Туман, как нежное плотное покрывало стелется прямо над землёй. Не из земли, а из этой плотной дымки растут кусты и деревья, тропы почти не видно. Подходим к озеру, туман ещё плотнее, а впереди чьи-то головы с большими клювами на длинных шеях, одни ныряют в туман, другие выскакивают из него, испуганно озираясь и вновь ныряя куда-то вниз. Это цапли. Ну и картина, такую ведь красками не написать. Быстро купаемся и бегом в деревню.

Никольский храм, точнее то, что от него осталось и было восстановлено, стоит в поле, рядом небольшой погост. Вновь рассматриваю храм. Ну и дела, откуда это величие и портики в архитектуре деревенских храмов? В храме остатки былой росписи, невысокий простой иконостас.

Немного, но народу из соседних деревень собралось, прав был вчера Василий Иванович, сказав, что сарафанное радио сработает.

Под «…во Царствии Твоем», опираясь на простую палочку, пришел на литургию и Василий Иванович. С ним Напуняка Сан, настоящее имя его я так и не узнал. И еще какие-то друзья писателя, среди которых был художник Валерий Страхов. Они приехали рано утром.

На крестном ходе после литургии Василий Иванович нес Евангелие.

В тех краях я больше не бывал. И пока ещё сохранились яркие краски этого путешествия, решил оставить эту небольшую зарисовку.

_________________________________

С лица Земли почти что стертая,

оскорблена, разорена,

моя родная, полумертвая,

получужая сторона,

в угоду всем друзьям-приятелям,

с которыми поем и пьем,

неужто в твоего предателя

я превращался день за днем?

1982

***********

О Родине душа моя болит.

Она скорбит по вырубленным сечам,

по выкачанным недрам и названьям

засохших рек и выморочных сёл.

Болит душа…

И странен отголосок

душевной боли — мой веселый смех

среди друзей, среди живых и павших,

сплоченных снова вражеским кольцом.

1982

***********

МОЛИТВА

О Боже мой! В тиши лесов

в безлюдьи дедовских угодий

освободи от праздных слов

и от назойливых мелодий.

От суеты и злобы дня

спаси и впредь, спаси меня.

Покуда в душах ералаш

и демократы жаром пышут,

я обновлю колодец наш

и починю родную крышу.

Не дай устать моим рукам,

еще…

прости моим врагам,

от ихних премий и наград

убереги в лесу угрюмом,

но вечевой Кремля набат

не заслони еловым шумом!

не допусти сгореть дотла,

пока молчат колокола.

1991

*********

С дубовых трибун и с гнилых парапетов,

блюдя митинговую вашу страду,

не стыдно ли вам перед белым-то светом

истошно орать: «Накормите страну!»?

Хотите забыть грабежи и расправы

и слезы детей в заполярном снегу.

Но даже в дыму алкогольной отравы

я эту обиду забыть не могу.

Учили меня вы пером и наганом,

стыдили, корили под красным гербом,

когда бунтовал — нарекли хулиганом,

когда я терпел — обзывали рабом.

Прощаю вам все: отчужденье столицы

и светлого Севера черную ночь,

но хлеб из чужой, из заморской пшеницы,

поверьте, жевать не хочу и невмочь.

Я всех накормлю…

Но оставьте в покое

на Древней Земле, у травы молодой!

Не трогайте избу мою над рекою

и белую церковь над синей водой!

1990

Похоронен Василий Иванович Белов — великий русский писатель, на своей тихой родине, в Тимонихе, недалеко от восстановленного им храма, рядом с могилой своей мамы Анфисы Ивановны.

Протоиерей Евгений Палюлин.

26 сентября 2023 г